– Почему же тогда рубидиевый фуллерен уцелел? – спросила поставившая пустую тарелку на место и вернувшаяся Новэмбер.
– Он внутри алмаза. Не взаимодействует с воздухом.
– Именно поэтому каждый раз, когда я к нему прикасаюсь, у меня покалывает в пальцах? – спросил Скотт. – Или это от волнения?
– С-60, – ответил Хаккетт, – материал фотопроводимый. Сейчас он, по-видимому, реагирует на сияние лабораторных ламп, но поскольку вы стоите на полу… Эй, может, попросить, чтобы вам принесли изолирующий коврик? Невероятно. – Он помахал бумагами. – С-60 так устроен, что позволяет электронам … Гм… световые компьютеры… Не обратиться ли за помощью к Микеле?
Скотт, понятия не имевший, кто такая Микела, повернул голову.
– А где Ральф?
Пирс, устремившийся в сторону кухни, махнул рукой.
– Наверху с Дауэром. Составляет план экспедиции.
Скотт взял тряпку и стер все, что было написано на большой белой доске.
– Ведь это больше никому не понадобится? – пробормотал Скотт, не обращаясь ни к кому в отдельности.
– Не понадобится, – ответил Хаккетт, вновь сосредоточивая внимание на результатах анализа. – При ЯМР-спектроскопии молекулы не растягиваются, не разрушаются, не повреждаются. Атомы исследуются внутри молекулы. На атом существенное влияние оказывают соседи. Только в этом состоянии он ведет себя как обычно. ЯМР-спектроскопия позволяет точно определить, что представляет собой атом в составе молекулы и с какими атомами взаимодействует.
– Понятно, – сказала Новэмбер, хоть весь вид ее говорил о том, что ей практически ничего не понятно.
– Но самое главное, – продолжил Хаккетт, – спин – собственно момент количества движения микрочастицы, он имеет квантовую природу и не связан с движением частицы как целого. Электрон меняет спин при переходе в другое энергетическое состояние. Исследованием переходов между магнитными энергетическими уровнями атомных ядер, вызываемых радиочастотным излучением, и занимается ЯМР-спектроскопия. Вот только с углеродом дело обстоит сложнее: за ним перемен состояния не наблюдается.
– Как же его изучают?
– Из каждого правила есть исключение. Существует такой изотоп – углерод-13, его частицы переходят-таки из одного состояния в другое. При создании С-60 непременно нужен С-13 – проконтролировать процесс возможно только с ним. По сути, С-60… это С-13.
– Логично, – согласился Скотт.
– Вы понимаете, что я пытаюсь объяснить?
– Разумеется, – кивнул Скотт. – Изотоп в переводе с греческого – «место». С-13 – все равно что любая другая разновидность углерода. Тот же самый углерод.
– Суть в том, – воскликнул Хаккетт взволнованно, – что создатели С-60, кем бы они ни оказались, сначала должны были получить ту, иную разновидность углерода. Значит, у них имелось соответствующее оборудование. Эти камни – не природное образование. Их сделал человек.
– Занятно, – пробормотала Новэмбер.
– Занятно? Занятно?.. Не занятно, а грандиозно! Камни, покрытые надписями, находят на глубине в целую милю, под водой, – произнес Хаккетт с чувством. – Создатели этого чуда – определенно люди высокоразвитые, знавшие толк в квантовой физике и молекулярной инженерии. Их цивилизация – мы до нее пока не дотягиваем – погибла. Если об этом задуматься, ужас берет.
Он заглянул внутрь гигантского спектрометра.
– Для изучения подобных камушков нам требуется сверхсовременное оборудование – вершина человеческих достижений.
– И сказал Господь: «Да будет свет», – провозгласил Пирс.
Скотт на миг задумался.
– Язык, – произнес он. – Прежде чем сказать: «Да будет свет», Господу следовало изобрести язык. Свет появился потом. В начале было Слово.
Хаккетт явно пришел в замешательство.
– О чем это вы?
– Свет и язык. О них даже Библия говорит в первую очередь. Особое внимание им уделяется и во многих древних мифах. Что мы имеем? Солнце и язык Атлантиды. Первый из известных человечеству. – Скотт вздохнул и снова посмотрел на камни. – Похоже, его создатель хотел, чтобы этот язык был ясен и людям из будущего.
Никто не понял, что он имеет в виду.
Скотт пояснил:
– В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году Томас А. Себеок решал в Управлении по утилизации ядерных отходов вопрос, поставленный Комиссией США по ядерному регулированию.
– Какой вопрос?
– Для захоронения ядерных отходов выбрали несколько пустынь. Им грозило на целых десять тысяч лет стать радиоактивными. Но как предупредить потомков или, скажем, инопланетян о том, что там-то и там-то появляться не следует? Себеок без раздумий отверг идею о записи на магнитофонную пленку и все прочее, для чего потребовалась бы электроэнергия, равно как и любого рода идеограммы, столь широко распространенные в наши дни. Вроде изображения мужчины или женщины на дверях общественных туалетов.
– И что же он придумал? Изобрел более совершенный язык? – полюбопытствовал Пирс.
– Не угадали. Язык со временем видоизменяется, а нынешнее сообщество может быть вмиг уничтожено глобальным стихийным бедствием. Себеок вспомнил о мифах и табу.
– Что?
– О религии, – кратко пояснил Скотт. – Язык сам по себе бесполезен. Общественные же запреты имеют власть над десятками поколений. В общем, Себеок предложил создать своего рода духовенство – сообщество ученых, антропологов, лингвистов и психологов, в задачи которых входило бы изобретать мифы и легенды об опасности зараженных пустынь.
– Знаете, на какую вы меня натолкнули мысль? – спросил пришедший в сильное волнение Пирс.
– Догадываюсь. Для того я об этом и заговорил, – ответил Скотт.